Александр Косолапов, капитан 1-го ранга запаса, поделился веселыми историями со времен службы на Дальнем Востоке

30 СЕНТЯБРЯ 2014

Изложенные ниже истории имели место на Дальнем Востоке, во флотских гарнизонах которого, в Приморье и Хабаровском крае, пришлось послужить и мне. Времена были сложные, но веселые...

garnizoni1.png

 

В заливе Петра Великого


kosolapov.pngЭТОТ случай окончательно убедил меня в необходимости обязательно владеть умением в критический момент сказать «нет». Утверждать, что до этого я был бесхребетной амебой, было бы неправдой, но внутреннее желание понять доводы противостоящей стороны в диалоге у меня наблюдалось. Особенно если оппонентами были женщина, товарищ или коллега по профессиональному цеху. Это служило причиной затяжки решения отдельных задач, но в журналистских кругах снискало мне славу человека, у которого можно найти помощь.

Данная характеристика ни в коей мере не соотносится с проявлением коррупции. Просто в те недалекие и непростые времена я служил на ниве общественных связей Тихоокеанского флота, где делянка взаимодействия со СМИ была доминирующей и самой сложной. Регламентирующие процесс руководящие документы при всей их продуманности и основательности не могли предусмотреть всего спектра возникающих нюансов. Поэтому решения по работе журналистов в частях и на кораблях, как и положено, принимались наверху, а вот их исполнение ложилось на плечи офицеров пресс–служб и часто производилось по ситуации. Оценка этой PR–деятельности давалась по конечным результатам, но промежуточные критические разносы были константой нервного процесса, постоянно забирая часы восстановительного сна. Но все мои командующие были адмиралами дальновидными и направляли мое рвение просто, благословляя словами: «Не знаю как, но чтобы все было хорошо». Это открывало простор информационно–организационному маневру мне и моим подчиненным. И мы старались.

Как выстраивать взаимодействие с медийной братией — тема не данного повествования. Скажу одно: щепки из рубки интересов надо принимать как должное, понимая, что каждая из сторон права. Главное в этом cотрудничестве, как в любом цивилизованном, уважать профессиональные интересы. И еще: считаю, что любой сотрудник любой пресс–службы должен приступать к служебным обязанностям только после основательной стажировки в печатных и электронных СМИ. Тогда появится понимание специфики жанров и необходимости операторской свободы при создании «инфы» или «спецрепа»...

...Во Владивосток с дружеским визитом зашел один из иностранных кораблей. Российских журналистов, прибывших на церемонию встречи, пригласили на борт. Осмотрели крейсер, попили в кают–компании кофе и двинулись назад. Между собой все выражали заслуженное восхищение закордонным порядком и содержанием, на что я, задетый за нашу морскую гордость, заметил:

— У нас точно так же, чисто и опрятно.

— Ой ли? — последовало скептическое сомнение.

— Приглашаю на выход в море, там и убедитесь, — предложил я.

— Идет.

Сказано — забыто. Дело в том, что вырвать операторскую группу из контекста общественной жизни — дело сложное. Не каждый шеф–редактор на это пойдет, ведь, пока камера в море, на берегу может случиться что–то горячее: отставка влиятельного чиновника, арест криминального авторитета, забастовка дворников и т.д. Поэтому новостники, работающие с колес, всегда были на коротком поводке. Но через пару недель в моем кабинете раздался звонок:

— Обещание помнишь?

— Конечно, а какое?

...Стояла середина приморской осени, боевая учеба выходила на финишную прямую года. Нам предстояло выполнение ракетной стрельбы главным комплексом флагманским кораблем флота на большую дальность.

Задача эта весьма хлопотная. В ее многодневной подготовке были задействованы соединения, управления, службы. Наконец предварительная работа завершилась, и близился ее апогей: выход в назначенный район Японского моря для проведения пусков. Волнение объяснялось тем, что данный экипаж ракетного крейсера (РКРа) выполнял ракетную стрельбу (РС) впервые.

Получив добро командования на «проведение информационного обеспечения данного упражнения», мы втроем — я, тележурналист и оператор — загрузились на борт и включились в корабельную жизнь.

Для моих гостей все было откровением. Звонки, команды, построения, учебные тревоги поначалу их эмоционально придавили, но профессионализм возобладал, и репортеры четко определились со своей нишей в упорядоченной суете.

Моряки — люди гостеприимные и окружили журналистов всесторонней заботой. Заместитель командира по воспитательной работе сразу прочувствовал тяжесть счастья, которое на него свалилось. В обмен на предоставление отснятого видеоматериала он обещал показать все, что не было запрещено режимными ограничениями. Слово свое капитан 3–го ранга подтвердил демонстрацией небольшой канистры со спиртом. Этот веский аргумент заставил журналистов решиться и на монтаж небольшого видеофильма. Работа закипела. Картинки постов, жилых, служебных помещений, тексты интервью и комментариев стали заполнять объемы кассет, грозя рождением ратного медиапроекта. Но венцом должно было стать видео ракетного залпа.

Зафиксировать его было непросто. По инструкции в целях безопасности весь личный состав во время стрельбы должен был находиться внутри корпуса. Обзор через иллюминаторы ходовой рубки, закрытые броневыми плитами со смотровыми щелями, полноты картинки не гарантировал. Мы лазали по надстройкам и палубе, выбирая безопасное место для оператора. Наконец остановились на оконечности обходного сигнального мостика, который был удален от ракетных контейнеров метров на 30. Достанут ли до нее форс огня и ударная волна, сказать никто не мог. Оператор, мужик возрастной и очень ответственный, уверял, что нет. Местные офицеры, еще не стрелявшие такое упражнение, пожимали плечами, а я, раздираемый и желанием сделать суперсюжет, и страхом за оператора, молчал. Доложили командующему, он справедливо спросил меня:

— А тебя для чего держу? Думай!

Крейсер замер в точке залпа. Поначалу время «Ч» было перенесено: в нескольких милях от нас «неожиданно» потерял ход корейский сухогруз, о чем сообщали поднятые им сигналы. Антенное оснащение его внешних габаритов говорило, что он не только возит, но и смотрит. Но международное морское право было на стороне парохода. «Ну и хрен с тобой, наблюдай» — решили на борту и стали готовиться ко второй попытке. Оператор замер на исходной, зафиксировав треногу с камерой вблизи от вваренного в мостик металлического штурманского столика.

Я не находил себе места, ловя себя на мысли, что делаю непоправимое. Когда прозвучала команда «Ключ на старт», меня что–то толкнуло, и я выбежал из ходовой, пронесся по сигнальной дорожке, сгреб оператора, державшего камеру, и затащил его, орущего, на мостик. Затем растолкал офицеров у одной из смотровых щелей, приставил к ней телевизионщика и рявкнул: «Снимай только здесь!» Оператор продолжал материть меня, грозя командующим и прочими страхами, но успел сфокусироваться. Тут нос корабля вздрогнул, провалился и пошел резко вниз, по надстройке ударил сноп огня и ударной волны. С центрального командного поста (ЦКП), расположенного внутри, доложили: ракеты вышли.

Когда изделия достигли целей, мы вышли на сигнальный мостик. Вся надстройка была в копоти, воздух пропитан удушающей гарью. Журналист обиженно молчал, оператор продолжал снимать и материться, но вдруг неожиданно смолк и мгновенно покрылся потом. Мы сначала посмотрели на оператора, а потом туда, куда был устремлен его удивленный взгляд... Штурманского столика, рядом с которым должна была располагаться точка съемки пуска, не существовало. Ударной волной железную конструкцию срезало, как косой. Минута молчания длилась долго. У каждого в голове крутились свои мысли.

— Ну ладно, проехали, пошли писать стендап, — заключил журналист, хлопнув меня, окаменевшего, по плечу.

Канистру со спиртом мы открыли еще в море...

garnizoni2.png

 

Праздник со слезами


В ЖИЗНИ каждого корабельного моряка есть памятные моменты: сдача зачетов, допуск к заведованию, первые дежурство, вахта, выход в море, боевая служба. Но есть особое событие, сродни рождению ребенка, — получение новостройки, т.е. прием боевой единицы от судостроительного завода. Кораблей в службе может быть много, а этот до конца жизни остается родным и любимым.

Попасть в состав первого, золотого, экипажа — большая честь. Обычно имена первых офицеров и мичманов выбивают на памятных досках, что потом десятилетия украшают переборки кают–компаний или корабельных музеев.

Мне повезло: мое имя осталось в истории корабля со славным боевым началом и печальным исходом...

Свой крейсер я впервые увидел еще не покрашенным в большом котле Николаевского судостроительного завода. Потом в течение года шли отработка экипажа, прием техники от сдаточной команды, ходовые, государственные испытания, подъем военно–морского флага и первый межтеатровый переход. Затем был второй и т.д.

Только одно это перечисление утомляет, а ведь за ним стоял еще напряженный труд не только офицеров и мичманов, но и членов их семей. Они, не имея постоянного места жительства, мотались за своими мужьями и папками по бескрайним просторам СССР, жили где придется, часто испытывая и финансовые лишения. И так продолжалось более трех лет. Многие жены не выдерживали, и семьи распадались. Естественно, все ждали момента, когда корабль бросит якоря на родной базе и все в службе упорядочится.

Мы пережили десятки проверок, инспекций. И когда на смотрах при опросах жалоб и заявлений спрашивали о житейском будущем, то слышали в ответ: терпите. И мы терпели.

Это произошло в День Военно–Морского Флота в Североморске. Мы после ряда отработанных учений, вернулись на базу, чтобы принять участие в празднествах. Открутили парад, празднично пообедали и кому положено стали готовиться к сходу на берег. Но тут объявили, что схода не будет. Почему, не объяснили, и мы разошлись по каютам.

Тут по трансляции объявили о сборе всех политработников в салоне кают–компании. С нами желал встретиться начальник Политуправления ВМФ СССР, очень заслуженный и авторитетный адмирал. Вот он — момент истины, посчитали мы.

Прибыли, расселись, вошел руководитель, командир ему доложил. Последовала пауза. Мы приготовились в ожидании вопроса: как живется–служится? Он прозвучал, но следующего содержания:

— Товарищи офицеры, что нового внес июньский Пленум ЦК КПСС в развитие идеологической линии партии?

Все замерли. Если бы в этот момент зазвенели колокола боевой тревоги и было объявлено о начале Третьей мировой войны, мы бы удивились меньше. Ведь ожидали любых вопросов, но только не этого. Крах несбывшихся ожиданий охватил нас. Установившуюся тишину нарушил стук упавшего блокнота. Адмирал вновь повторил вопрос. Молчание продолжалось. Когда мимика на руководящем лице стала приобретать угрожающий характер, честь корабля бросился спасать «большой зам» — заместитель командира по политической части. Капитан 2–го ранга принялся сбивчиво перечитывать захваченный конспект. Поддержать его никто не пытался. Шел не доклад, а отпевание. И тут адмирала осенило: не тот момент. Он тотчас тактично (профессионал!) прекратил общение.

Я шел по коридорам в каюту и неожиданно вспомнил ленинскую характеристику декабристов: «Страшно далеки они от народа». Однако же произнести ее вслух не решился.

Потом рассказывали, что в катере при следовании на берег адмирал честно признался нашему командиру:

— Я, кажется, палку–то перегнул. Не того ждали от меня люди.

— Да что вы, товарищ член Военного совета, эта тема очень нам интересна, — принялись успокаивать его.

— Да нет, сейчас неинтересна, — заключил он.

garnizoni3.png

 

По женской части...


НАКАНУНЕ Международного женского дня в Главном клиническом госпитале Тихоокеанского флота ввели в строй гинекологическое отделение. Процесс этот шел долго — то средств не хватало, то рук. Наконец заинтересованные лица сделали заход на проблему через жену командующего, и все сразу нашлось. Отделение начало входить в штатный режим, но торжественного открытия не было. Крестный папа объекта, командующий, все время был занят. Наконец было принято решение приурочить ввод подразделения к 8 Марта, пополнив тем самым список подарков нашим любимым женщинам. Я как начальник пресс–службы спланировал информационное обеспечение, пригласил на торжество заинтересованные СМИ.

В то экономически непростое время подобными событиями жизнь не баловала, поэтому все откликнулись. Ожидался громкий общественный резонанс. Командующего опять отвлекли важные события, и он свою роль делегировал одному из контр–адмиралов, начальнику управления, моему большому другу. Этому решению я был несказанно рад. Товарищ был представительным и с подвешенным языком.

В назначенное время мы прибыли в медучреждение, где тотчас закипел сбор информации. Начальники госпиталя и женского отделения давали профессиональные комментарии, их коллеги из гражданских клиник наперебой завидовали военно–морскому творению, а первые пациентки с ярким макияжем перед камерами благодарили командование за заботу. Мой товарищ с миссией свадебного генерала справился блестяще: поздравил женщин с праздником, пожелал успехов персоналу, не забыв (я справку подготовил) подчеркнуть передовую роль нашего госпиталя в истории зарождения дальневосточной медицины как первого учреждения под Красным Крестом.

Потом всех пригласили на легкий фуршет. Коньяком «обмыли» стены, руки и оборудование. Все было хорошо. Но одна журналистка, хорошая знакомая моего товарища, за столом высказала профессиональное недовольство собранным видеоматериалом:

— Одни интервью и стендапы, даже на перебивку ничего нет, обидно, а ведь такой пилотный сюжет!

Она попросила нас с контр–адмиралом облачиться в белые халаты и пройтись по лечебным кабинетам, постоять возле новенького оборудования. Все операторы идею поддержали, и мы пошли навстречу. Писали только динамику без звука. Мы с умными лицами блуждали между рядами гинекологических кресел и, возбужденные «Хеннеси», активно жестикулируя, живо обсуждали предстоящее боевое мероприятие.

После команды «снято» мы переоделись и отправились по новым делам — предпраздничный день был напряженным.

Первый звонок раздался ночью. Звонил друг детства из западных районов страны (разница во времени восемь часов), поздравил меня с прошедшим Днем защитников и мою супругу с наступающим 8 Марта:

— Мы тебя сейчас по телевизору в новостях видели. Жена спрашивает, а когда ты медицинский окончил? Вроде ведь только училище и академию, — со смехом спросил он.

— Скажи ей, что в Москве, на Пироговке, я жил напротив первого меда и в свободное от тактики время посещал местные лекции, — спросонья ответил я.

Уже днем, прогуливая собаку, встретил знакомую, которая на полном серьезе мне высказала:

— Александр, я восхищаюсь вашей разносторонностью, но гинекология — это очень серьезно, здесь одних практических навыков мало.

— Займусь теорией, какие мои годы, — уже настороженно ответил я.

Вечером на связь вышел контр–адмирал. Из потока ненормативной лексики я понял, что мы больше не друзья.

Сосед по дому подколол: буду ли я принимать на дому — он готов помогать в качестве ассистента.

Госпитальных телесюжетов я не видел, просто не хватило времени, но понял, что главными хранителями женского здоровья тихоокеанок монтажеры сделали нас с контр–адмиралом. Видимо, медвежью услугу нам оказала харизма, но картинка в народ улетела безвозвратно. Осталось только одно — пережить последствия.

Практика участия в монтаже офицеров пресс–служб существует, но она применяется только при проверке видеоматериалов, сделанных на режимных объектах и о специальных событиях.

Ирония в наш адрес звучала еще несколько дней, конец ей положил командующий, поставив нас в пример за умение вести информационную работу. А с контр–адмиралом мы помирились.

garnizoni4.png

 

Строители подвели


ВИТЯ был хорошим офицером и отличным семьянином. Но с одним большим недостатком — он был «ходок». При этом его полигамность не носила массированного характера, а всегда была точечного применения. Высокий стройный для своих лет жгучий брюнет с голубыми глазами, с веселым характером, услужливостью дамам, хорошим голосом, он был востребован у прекрасного пола, что давало ему возможность не только пользоваться, но и выбирать. А когда он, слегка заикаясь «под Рождественского», начинал читать собственные стихи, самые неприступные «крепости морали» просились под его протекторат.

Друзьям свою ветреность Витек объяснял просто: «Нельзя же голодному отказать в куске хлеба, так и одинокой женщине — во взаимности». Это принималось всеми, кроме его жены. Женщина, полюбившая его в детские годы (они вместе выросли), тихо страдала, не вынося проблему на суд общественности. В советские времена политорганы действовали по принципу: измена жене — измена Родине. Замполиты в случае официального обращения Витькин адюльтер могли пресечь самым решительным образом, что неминуемо бы отразилось на службе мужа. А он ее, службу, любил, как и женщин. Поэтому, если заявления в парторганизацию нет, значит, основание для персонального дела отсутствует.

Если кому Настя и жаловалась, так только своей свекрови. Та ее в дни отпусков внимательно выслушивала, но разговор женщин оканчивался одним и тем же.

— Не повезло нам, невестушка, с мужиками. Кобелем был мой свекор (Витькин дед), твой свекор (Витькин отец), так каким же ему быть? Принимай все с юмором и жди, когда перебесится.

Хохотать во все горло Настя не пыталась, но с годами и правда научилась спасаться от стресса иронией и даже подкалывала нерадивого супруга недостатками очередной пассии. Но в душе она была ему благодарна за первую любовь, выполненное обещание жениться и трогательную заботу о ней и детях.

На «северах» летний отдых всегда занимал почти три месяца. На это время все гражданские, подсобрав отгулы, стремились вывезти детей на оздоровление к бабушкам, мамам, поближе к солнцу, теплой воде, фруктам и овощам. Милютиных эта проблема не миновала, и в начале июня, выстояв очереди в авиакассах, Настя была готова с детьми убыть на «большую землю». Витя принял активное участие в сборах и сверх положенного опустошил на семейные нужды все свои заначки.

— Себе что–нибудь бы оставил, — заметила жена, — День ВМФ–то будешь один встречать.

— В море, милая, в море, — живо отозвался супруг, — два серьезных выхода предстоят с конкретными докладами в первопрестольную.

— А по линии демографии отчитываетесь? — иронично не унималась Настя.

— Как ты можешь бросать столь серьезные обвинения на основании единичных фактов? — пафосно возмутился глава семьи.

— Две случайности — закономерность, три — устойчивая тенденция, — философски заключила женщина, упаковывая подарки в чемодан.

Через пару дней семья разделилась: большая ее часть поехала за здоровьем, меньшая — за исполнением воинского
долга.

Спустя месяц Виктор вернулся, но только чтобы перестирать рубашки, запастись очередной партией исподнего и дождаться очередной оказии в районы боевой учебы. Потом последовала неожиданная командировка вместо заболевшего товарища. Грудью свободного мужчины он вздохнул только в конце августа, когда временной фактор резко сузил рамки флиртового маневра. До приезда жены с детьми оставались считанные дни. Но он решился и, отдежурив, пригласил домой одинокую почитательницу его поэтического дара. Люди были взрослые, поэтому заход на «квадрат» расположенного на первом этаже ДОСа сделали по всем законам конспирации: поодиночке и в дневное время, когда лавочки возле подъездов еще пустовали.

Шампанское, конфеты и фрукты были закуплены заранее. Такому внимательному подходу подружка была несказанно рада, а вот Витьку что–то тревожило. Щемящая внутри груди «чуйка» тлела забытым костром, грозя вспыхнуть с первым подброшенным поленом. Но сработало морское правило: начал движение — двигайся.

Сели, мужчина принялся открывать бутылку и бросил взгляд через окно. Замер. Пробка вылетела уже без его участия — из такси, остановившегося напротив дома, выходили жена и дети. Моряк не потерял присутствия духа и
внятно произнес:

— Свидание закончилось, тебе надо прятаться.

— Витя, зачем? — возмутилась подружка.

— Не хочу вашей встречи, а в стихи жена уже не поверит, — прошептал хозяин и, схватив гостью в охапку, принялся кружить по квартире, пытаясь найти место для схрона. Его не было. Выбежать из квартиры уже не получалось: жена была в коридоре. Потайным убежищем стали антресоли с их вместительной нишей. Как любовница ни упиралась, Витька ее туда затолкал. Едва отставил стул, как в замке завращался ключ. Он поспешил дверь открыть.

— Ты дома? — удивилась жена.

— Так, с дежурства, дорогая, на законных основаниях. Вот и завтрак для вас приготовил, — сыпался бисером Витек, указывая на сервированный стол.

— А как узнал–то, я же не звонила? — не унималась супруга.

— Сердце, сердце подсказало, родная, — парировал муж.

Однако сердце подсказывало Насте другое. Дети, поцеловав отца и схватив по банану, устремились во двор делиться летними впечатлениями с друзьями. Жена принялась недоверчиво осматривать комнаты, а Витя разливать дрожащими руками вино. Шипение в бокалах нарушил грохот. Супруги выскочили в коридор — на оставленных сумках покоилось выпавшее из антресолей тело гостьи.

Насте все стало ясно.

— Вы не зашиблись? — она помогла женщине подняться и, убедившись, что соперница в порядке, принялась ее отряхивать. Находящаяся в шоке дама промолчала и, схватив поданный плащ, мышкой шмыгнула из квартиры.

Витя продолжал держать стойку.

Водрузившись на стул, он ощупывал стенки ниши, грозно приговаривая:

— Вот военные строители строят! Халтурщики! Перегородки хлипкие, полы со щелями, соседи проваливаются!

Но ни одной трещины он в стенах не нашел — все было сделано надежно, так, что даже возможность просачивания исключалась. Это еще больше разозлило Витька.

— Позор, позор! — заходился он в несправедливом гневе.

К реальности его вернула звонкая оплеуха.

— Согласен, — заключил герой–любовник, рухнув на стул. — Но здесь присутствовал только взаимный интерес к поэзии.

— Все великие поэты заканчивали трагически. Спасибо судьбе — ты не входишь в их число. Живи и иди разбирать сумки, — заключила жена. В последующие годы, в первых числах августа, она часто его поздравляла:

— С Днем строителя тебя, Витек!

Александр КОСОЛАПОВ, капитан 1–го ранга запаса